Читаем без скачивания Изгнанники Эвитана [Дилогия] - Ольга Ружникова

В родном замке девушка привыкла к ежедневной ванне. И теперь с ужасом представляла вполне осязаемое будущее — зарасти грязью. И прочими сопутствующими элементами — с шестью ногами…

Лучше уж сразу умереть!

При очередной попытке захлопнуть окошко узница зло придержала его. И отчетливо выговорила:

— Этой водой я собираюсь мыться. А умру от жажды — вам же хоронить!

На миг стало плевать на всё. Умирать — так умирать! Только глупо — из-за этого.

А из-за чего не глупо? Почему не отправиться в Бездну ради сохранения человеческого облика? Всё равно пленнице змеиного аббатства предстоит кошмарная агония длиной в десятилетия!

И почему сразу не догадалась отказаться от еды и питья? Монашкам плевать, но матери-то — нет. А она — уже не узница, а «черная сестра». Ирия об этом еще летом слышала. И опять не задумывалась — в чём разница…

Ползут часы, монахиня не возвращается. И яростный запал исчезает водой в песке. Высыхает. Вымерзает. То ли вековые холод и сырость остудили порыв, то ли жажда жизни берет свое.

Не вовремя! И уже слишком поздно — ничего не переиграть. Осталось приготовиться к любому исходу.

Нет, не к «любому». Почти наверняка дерзкие слова сочтут за бунт. Так что — готовься умирать. Всё равно ведь уже решилась.

Медальон остался в прежней одежде. Но Его лицо Ирия помнит и так. И умрет с Его именем в памяти.

Вот этот кувшин она успеет разбить — когда войдут «братья». И острым осколком — себе по горлу.

Жаль, нельзя прихватить с собой пару врагов! Или хоть одного. Но тогда ее горе-оружие успеют отобрать еще до самоубийства. Нет уж — лучше тогда себя!

Бедный отец! О чём он думал в последние мгновения? Папа ведь тоже был так одинок! А некогда любимая дочь не помогла, не поддержала, не согрела… Эдвард Таррент столько месяцев молча страдал один. В неделями не топленной Закатной Башне.

Не согрела — потому что старательно и упоенно жалела себя! Не думала ни о боли отца, ни каково в тюрьме матери…

В замке Ирия привыкла ложиться позже. И по этой причине или по многим другим — здесь подолгу лежала без сна. И думала, думала, думала…

Как и сейчас. Наверное, вся картина понемногу складывалась с самого начала. А сейчас добавился последний штришок. Теперь Ирии известно имя убийцы. Имена…

Девушка потянулась к гребню. Зеркала в камере нет. Но негоже дочери лорда Таррента встретить смерть чучелом огородным. Даже если свидетели — лишь недостойные своего служения монахи и монахини, хмурое утреннее небо и невидимые души предыдущих жертв.

Ирия усмехнулась, расчесывая длинные светлые вьющиеся волосы. Хоть что-то дала судьба действительно красивого — волосы и глаза. А то всю мамину красоту Эйда себе взяла, сестрам крохи оставила…

Как странно — уже в третий раз готовиться к смерти.

Здесь.

В Ауэнте.

И снова — здесь. Говорят, три — решающее число, вот круг и замкнулся. Судьба смеялась, когда давала приговоренной ненужную отсрочку.

Лучше бы Ирию убил Анри — той страшной весной! Ее и Эйду… Всё равно больше не случилось ничего, ради чего стоило выжить. Разве что встреча с Ним…

Нет, и это — неважно. Он наверняка Ирию даже не помнит.

Анри, ты не знал, что иногда самое жестокое — оставить в живых. Действительно не знал. Иначе бы не колебался.

Дверь заскрипела — теперь-то уж точно открываясь. Ирия, дочь покойного лорда Эдварда Таррента, пленница аббатства, основанного предательницей, отложила гребень. Тряхнула гривой светлых волос и потянулась за кувшином.

На пороге — мать. Без рыцарей-леонардитов.

Приливной волной нахлынула слабость. Кувшин едва не выскользнул из рук. Сил хватило лишь поставить его на лавку. Осторожно. Единственный как-никак…

— Мама! Мама!! Мама!!! Мамочка!!! — Ирия разрыдалась, вжимаясь лицом в серый монашеский плащ…

Сестра Валентина, бывшая графиня Карлотта Таррент, замерла на целый перестук сердца. Ледяной статуей. А потом всё так же холодно отстранила бывшую дочь в сторону. Тяжело опустила ей руки на плечи и пристально взглянула в заплаканные глаза. Без малейшей теплоты.

— Прекрати лить слёзы! Ты — благородная дворянка! Дочь лорда.

Лед и каленое железо! И дорожки слёз на лице сохнут сами. Выгорают огнем. И вовсе не теплом очага Закатной Башни. Папиной.

— Наконец, ты — моя дочь, если тебе мало всего остального! Не заставляй меня считать, что я рожала одних слизняков и мокриц.

Ирия опомнилась.

Она полтора года не видела мать. Вот и придумала добрую мамочку, сюсюкающую над детьми.

И совершенно забыла холодно-равнодушную высокомерную женщину. В последний раз целовавшую и гладившую по голове дочь, когда той было года три.

Напрасно, Ирия. Другая мать существовала лишь в твоем воображении. А монастырь не смягчит характер никому. Здесь и святая Бригитта взвоет!

— Впрочем, кого еще можно родить от слизняка? Его даже ты сумела прикончить.

Папа — не слизняк!

Спокойно, Ирия.

— Мама! — Отчаяние вот-вот захлестнет. Держись, Ирия! Иначе — конец. — Мама, хорошо, что ты пришла. Я знаю, кто убил моего отца! — она попыталась подражать тону матери.

Получилось или нет — не понять. Себя со стороны не слышно.

— Это сделала не ты? — Всё тот же ледяной, равнодушный голос.

— Нет. — Что-то в глазах бывшей графини напомнило Ирии о… чём-то не просто неприятном, а отвратительном.

Но о чём? Мысль проскользнула призрачной тенью — и исчезла.

— Возможно, — не меняясь в лице, бесстрастно бросила сестра Валентина. — Это всё, что ты хотела сказать?

Сердце упало. Рухнуло.

— Ты мне не веришь?!

— Верю. Говори.

Когда Ирии было девять, один папин друг со смехом рассказывал, как в одной книге допрашивали преступников. Начинает хам — орет, брызжет слюной, грозит всевозможными пытками. А сменяет его вежливый и мягкий дознаватель. Прикидывающийся таковым.

Тогда это казалось смешным и отцу. А если и нет — он всё равно из вежливости улыбался. Тюрьма и казни для него существовали лишь в книгах.

Проверить, так ли поступают в нынешнем Эвитане, Ирии не удалось. В Ауэнте ее не допрашивали. Зачем? Отец ведь не делился с дочерью военными планами…

Почему это вспомнилось сейчас? И кому труднее отвечать — парочке подобных мастеров допроса или собственной родной матери?

Ирия пересказала всё — кроме ночных кошмаров и привидений. Пересказала ровным голосом. Почти.

— Когда я вошла в кабинет — мне показалось, папа еще жив! Я тогда не поняла, почему так решила…